Учитель, вы посмотрели «Нэйчжа 2»? Я видела много отзывов, что он продолжает тему сопротивления судьбе, но у меня остались сомнения.

Да, я смотрел. Фильм действительно продолжает лозунг «моя судьба принадлежит мне, а не небу», но для меня важнее — действительно ли он потряс систему и власть, стоящие за самой идеей «судьбы»?

Вы хотите сказать, что хотя Нэйчжа победил Уляна Сянвэна, сама система предубеждений не изменилась?

Именно. «Пробуждение демонической силы» у Нэйчжи — это по сути использование более мощной силы для борьбы со старым порядком, но не построение нового. Это логика «ломать силой», а не системное переосмысление.

А как вы относитесь к мнению, что Улян Сянвэн символизирует американскую гегемонию, а Нэйчжа — сопротивление Китая? Это не слишком упрощённо?

Такое толкование может быть интересным, но сведение сложных международных отношений к горячей битве добра и зла скрывает структурные проблемы. Это скорее театральная проекция реальной политики, чем метафора.

Я ещё заметила, что у Нэйчжи почти нет развития. Его «бессмертность» делает его образ нереалистичным. Мне больше понравились внутренние переживания героя в «Цзян Цзыя».

Ты точно подметила. Рост Нэйчжи — это скорее набор внешних бонусов: поддержка друзей, семьи, чудеса судьбы, а не внутреннее пробуждение. Такая «аура главного героя» снижает философскую глубину истории.

А ещё Ли Цзин и его жена в этом фильме стали шаблоном любящих родителей, и исчез конфликт, который был в первой части. Линия семьи стала инструментальной.

Их жертва действительно создаёт этический парадокс. Чтобы спасти Нэйчжу, они готовы пожертвовать всеми жителями Чэнтана. Это поднимает вопрос о «привилегиях»: кто достоин жизни, а кто может быть принесён в жертву.

Кстати о культурном выражении — некоторые говорят, что облик разъярённого Нэйчжи похож на японское аниме, а отец Ао Бина напоминает Леголаса из «Властелина колец»... Теряет ли китайская анимация уверенность в своей культуре?

Это и есть дилемма современной китайской анимации: с одной стороны — стремление к международной эстетике, с другой — желание экспортировать китайскую культуру. Когда культурное выражение становится коллажем и подражанием, местная идентичность оказывается на обочине.

Но ведь кассовые сборы огромные. Разве это не говорит о том, что зрителям понравилось?

Это как раз и показывает разрыв между эмоциями зрителей и глубиной произведения. Все ждут «взлёта китайской анимации», а получают «визуальный взрыв» с пустым содержанием. Кассовые сборы не равны качеству, и тем более — не показатель культурной зрелости.

Так что же нужно делать китайской анимации?

Нужно вернуться от эффектов к повествованию, от подражания к искренности, от потребления к культурной миссии. Если Нэйчжа хочет бороться с судьбой, он должен осмелиться бросить вызов и пустоте. Только когда миф станет говорить с болью души современного человека, это станет настоящим прорывом.